Не думаю, что она помнила, кто я такая. Но Тамара Черевина была не из тех, кто умеет справляться с одиночеством, особенно в своем несчастье. Ей постоянно нужна была или аудитория, или поклонники. Вряд ли при иных обстоятельствах она предпочла бы меня, но тут уж у нее не было выбора.

— Кто, Гедеонов? — уточнила я.

— Влад!

Это одно и то же.

— Он просил вас больше не приходить?

— Просил? — горько улыбнулась Тамара. — Он не просит, он приказывает! «Не приходи сюда больше» — и все!

— Когда это было?

— Вчера.

— Но сегодня вы все равно здесь?

— Я не могу без него!

В одном она точно права: Гедеонов тот еще диктатор. Если он приказал ей не приходить, а она явилась уже на следующий день, понятно, почему она рыдает тут. Он не пустил ее в свой кабинет, и даже когда она попыталась докричаться до него снаружи, стоя под проливным дождем, он не обратил на нее внимания.

И не обратит. Булыжник сговорчивее, чем этот человек.

— Почему вы поссорились? У вас же все было хорошо! — заметила я.

Но, пытаясь поддержать ее, я расстроила Тамару еще больше.

— У нас никогда все не было хорошо, потому что нас не было! Была только я со своей любовью — и он. Другой бы хотя бы воспользовался мной, а он и этого не сделал!

Это самый странный упрек, который мне когда-либо доводилось слышать.

Знаю, нельзя радоваться чужой беде, особенно при том, что горе Тамары не давало мне никаких преимуществ. И все же над своей душой я была не властна, и новость о том, что их роман так и остался фантазией, отзывалась во мне чем-то подозрительно похожим на надежду.

Хотя какие тут могут быть надежды, на что? У меня ведь есть Никита, зачем мне вообще надежды!

— Не переживайте, все будет хорошо, — сказала я. Получилось так неловко, что я и сама себе бы не поверила.

— Ничего уже не будет хорошо! Никогда!

— Может, просто не с ним.

Тамара снова посмотрела на меня, и ее личико исказилось в капризной гримаске.

— А я хочу с ним!

Я еще пыталась ее утешить, но недолго. До меня постепенно дошло, что плачет она вовсе не для меня. Ее громкие рыдания разносились по всему дому, слуги уже говорили о ней, и она это знала. Тамара брала его измором, и я, не собираясь помогать ей в этом, ушла.

Гедеонов, понятное дело, не поддался. Но он и не выгонял Тамару — не считал это нужным. Он просто игнорировал ее, выбирал такие пути, что ему не приходилось даже ходить мимо холла. Ближе к вечеру она не выдержала и уехала, хотя я подозревала, что это не конец.

Когда мы гуляли по саду, я не удержалась и спросила его о Тамаре. Вид у него был такой страдальческий, что я не сомневалась: вот сейчас он точно пошлет меня куда подальше. Но нет, Гедеонов потрудился ответить:

— Ее маленькое приключение и так затянулось. Я увидел, что это ведет ее к проблемам, и остановил все, пока не стало слишком поздно.

Он всегда говорил, что видит будущее. Пожалуй, это было единственное, что он по-настоящему видел.

— Но она любит вас, — указала я.

— Нет.

Вот так просто, без иронии и колкостей. Но это стальное «нет» и не требовало никаких дополнений.

— И вы не любите ее?

Может, мне и не следовало задавать этот вопрос, но я не смогла промолчать, та часть моей души, которой я не управляла, требовала его.

Гедеонов остался невозмутим:

— Думаю, ответ вам известен, Августа Стефановна.

— Ах да, совсем забыла — вы же не признаете любовь!

Теперь ему полагалось это подтвердить, однако он промолчал.

* * *

Я совсем запуталась.

В моей жизни был период, когда я лишилась всего, но у меня осталось то, что нельзя отнять: мир в моей собственной душе, самоуважение, достоинство, честь, если угодно. Да, все это звучит непривычно пафосно, и обычно люди о таком не говорят, особенно в наше время, когда очень модно быть ко всему ироничными. Но по факту, именно эти вещи и дают право без стеснения смотреть на свое отражение в зеркале. Тогда я могла уважать себя, что бы ни думали обо мне Семен и его семья, потому что все свои ошибки я допустила не из глупости и подлости, а из желания спасти жизнь.

Но теперь гармония с собой просто пропала. Все, что со мной происходило, напоминало мне машину, у которой отказали тормоза. Она на полной скорости катится в пропасть, а я и рада бы что-то изменить, да не получается.

Я встречалась с Никитой, и он, похоже, был настроен на мой счет неожиданно серьезно. Уж не знаю, чем я его зацепила… может, как раз своим отказом и прошлым разрывом наших отношений. Он ведь был красивым, спортивным, вполне обеспеченным, ну а то, что говорит нескладно… многих девушек это просто не волнует. Но он не выбирал тех девушек, которые при его грубоватых шутках пищали от восторга, он выбрал меня. Наверно, потому что любил, зачем же еще?

И я любила — но не его. Теперь уже бесполезно было отрицать это. Я не готова была сказать о том, что чувствую, всему миру, но себе я признаться могла. Если бы у меня был выбор, я бы с удовольствием переключила эту любовь на Никиту и была бы куда счастливей. Но любовь — не компьютерная программа, нельзя задать параметры и наслаждаться результатом. Меня влекло к силе, которой у Никиты просто не было, властной, стихийной и непреодолимой.

Однако обладатель этой силы, в свою очередь, не любил меня. Маленькая трагедия Тамары вовсе не стала моим триумфом. Уж не знаю, почему Гедеонов вдруг прогнал ее, но на наши отношения это никак не повлияло. Между нами по-прежнему стояла стена его холодной вежливости и полного безразличия.

Я знала, что не смогу это долго игнорировать. С каждым днем мне становилось все больнее просто быть с ним рядом, встречаясь при этом с Никитой. Мне нужно было выбрать кого-то одного, и выбор был очевиден.

Конечно, Никита. Потому что безответная любовь — плохая ставка, заведомо обреченная на поражение. Гедеонов уважал меня, пока мне хватало сил отвечать ему на холод холодом. Но стоило мне признаться в чем-то, и меня тут же вышвырнули бы, как надоевшую игрушку. Так не лучше ли уйти самой? Думаю, Никита будет рад, если я уволюсь и перестану видеться с его хозяином, ему так будет проще.

Я была готова к увольнению, мысленно я уже уговорила себя. Мне оставалось лишь дождаться, когда Никита сделает мне предложение, и все подсказывало, что случится это скоро. Все к лучшему: нельзя же всю жизнь провести служанкой! Поместье вылечило меня, помогло снова поверить в свои силы, но дальше мне нужно было идти другой дорогой.

Так что я ждала серьезного разговора от Никиты — а получила его от Гедеонова. Никита тоже получил, и наше тихое счастье, за которое я держалась, развалилось на части.